— Но она действительно была партизанской разведчицей, Олег Антонович. И таким именно путем добыла немало ценных сведений.

— Читая по губам?

— Да.

Казанский недоверчиво хмыкнул:

— Ну ладно, допускаю, она могла разобрать, как Ставинский в беседе с кем-то вспоминает Екатеринослав, сиречь нынешний Днепропетровск, хоть это довольно сомнительно. Но вы ведь и так ведете разведки в бывшей Екатеринославской губернии. Она была большая. Ее границы вообще не совпадали с нынешней Днепропетровской областью. Так что к географическим указаниям стариков и глухонемых надо относиться весьма критически.

— Да, но мы ищем на юге, а Ставинский поминал Кременчуг.

— Ну и что? Вполне возможно, именно тамошние места ему больше приглянулись. Но отсюда еще никак не следует, будто выкопал он или украл у кого-то найденные вами в Матвеевке вещи именно там, между Днепропетровском и Кременчугом. Расскажи-ка мне лучше, что за штуковину вы нашли.

Подробно описав непонятный конус, я сказал, что археологи, которым его показывал в Керчи, тоже озадачены. Надо его подреставрировать, выправить все вмятины, тогда, может, яснее станет, для чего он предназначался.

Олег Антонович решительно сказал:

— Нет, нет. Пришли его срочно сюда. У нас в Эрмитаже реставраторы поопытнее.

— Хорошо, Олег Антонович, — согласился я, улыбнувшись. Просто ему не терпится поскорее увидеть загадочный конус.

Кстати, Андрея Осиповича этот конус тоже очень заинтересовал. Он долго внимательно его изучал, потом сказал:

— Нет, к оружию, как я подумал сначала, штуковина эта явно не имеет отношения.

Забавно. Бывший следователь упорно рассматривал скифские древности со своей профессиональной точки зрения. А что он мог знать о скифском оружии? Думая так, я снова в нем ошибался…

— А что Савосин о конусе думает? — спросил Олег Антонович.

— Тоже озадачен.

— Да? Странно, он мужик многоопытный. Ну ладно, договорились. Высылай этот загадочный конус поскорее, а сам возвращайся в Киев, догоняй свой отряд. И садись за подробный отчет о находках.

Когда я рассказал о нашем разговоре Андрею Осиповичу, тот покачал головой:

— Жаль, что Олег Антонович не уважает криминалистику. Но осмелюсь заметить, ее методы все же поточнее тех, какими пользуетесь вы. Пока что ваш поиск — чистейшая авантюра, признайтесь. «Авось повезет» — разве это наука? А я думаю, нам все же следует наведаться в Днепропетровск и проверить эту версию, поискать следы Ставинского. Кстати, у меня там немало хороших друзей, помогут. Летим?

— Неужели вас так в самом деле захватила эта история? — спросил я.

Андрей Осипович слегка смутился, хотя тут же поспешил напустить на себя обычный простодушный вид:

— Да просто хочу помочь вам. Я же говорю, у меня там в областном управлении друзья. А вы что — против?

— Ну что вы, Андрей Осипович! Наоборот, не знаю, как вас и благодарить.

Как я ни упрашивал, от моей попытки заплатить за его билет на самолет Андрей Осипович решительно отказался.

— Но ведь вы же летите, чтобы нам помочь. Зачем же вам свои деньги тратить?

— Кто вам сказал? Я лечу навестить старых друзей. А делать это за казенный счет — уголовно наказуемое преступление. Не толкайте меня на старости лет на скамью подсудимых.

В новой прекрасной гостинице на берегу Днепра, которую сплошные лоджии по всему фасаду делали похожей на пчелиные соты, мест, конечно, не оказалось. Но Андрей Осипович назвал свою фамилию — и она прозвучала как сказочное: «Сезам, откройся!» Оказывается, его друзья уже забронировали для нас хороший номер. Из его окон открывался изумительный вид на реку и город.

Приняв душ и наскоро перекусив, мы поспешили в музей. Нас встретили радушно, повели осматривать новое великолепное здание, просторные залы, хорошо продуманные экспозиции. Но, к сожалению, порадовать нас музейные работники ничем не могли. Никакими сведениями об археологе, который бы вел в здешних краях раскопки в годы гражданской войны, они не располагали:

— Вы же понимаете, какое время было. Город несколько раз занимали то деникинцы, то махновцы, то петлюровцы. Коллекции сильно пострадали. Да и в годы Великой Отечественной войны, при фашистской оккупации им нанесли немалый урон. Накопились у нас в хранилищах находки безымянные, неизвестно кем и когда собранные. Документы на них утеряны. Есть среди них кое-что любопытное, да приходится хранить в запасниках…

И тут коллеги, как водится, начали жаловаться на недостаток места — довольно непоследовательно, поскольку только что хвастали, что с постройкой нового здания площадь музейных экспозиций увеличилась в шесть раз. Но я их прекрасно понимал. Каждый археолог в глубине души мечтает о таком музее, куда бы можно было целиком запрятать пирамиду или скифский курган, да еще показать в разрезе, как устроено погребение.

Что оставалось делать? Я решил хотя бы бегло осмотреть коллекции в запасниках. Может, обнаружится что-нибудь похожее на Матвеевские драгоценности или хотя бы на найденные в Матвеевке черепки.

Но это была работа кропотливая, затяжная.

— Ладно, ройтесь тут, а я попробую зайти с тыла, — сказал Клименко с забавным видом опытного заговорщика. — Для начала проведаю друзей. Может, они что-нибудь о Ставинском слыхали. Уж о нем-то материалов ни в каком музее наверняка не найти — разве только в полицейских архивах.

С Андреем Осиповичем я увиделся снова лишь поздно вечером в гостинице. Узнав бывшего следователя поближе, я сразу по выражению его лица понял, что и у него пока никаких успехов нет.

— Выпили немножко с друзьями, покалякали, обещают помочь, — сказал он, с явным удовольствием снимая пиджак, распуская галстук и швыряя его на диван. — А у вас как дела?

— Пока ничего интересного.

— Ну конечно, не все сразу, — утешающе сказал Андрей Осипович, раздеваясь и ложась в постель. — Устал трошки, надо полежать.

Через пять минут он уже тоненько, с переливами захрапел.

Утром, после завтрака, мы отправились в разные стороны — я снова в музей, а Клименко — в областную библиотеку.

— Полистаю там газеты за девятнадцатый год, ежели сохранились, — сказал он. — Увлекательное занятие! Может, обнаружатся следы пропавшего археолога где-нибудь в разделе происшествий.

Так мы занимались розысками каждый в своем направлении три дня, вечерами обмениваясь неутешительными сообщениями:

— Ничего новенького, Всеволод Николаевич?

— Увы. А у вас?

— И у меня все то же: «нет больше лысых!» — отвечал Андрей Осипович крикливым рекламным призывом, не сходившим со страниц дореволюционных газет. — Вы не поверите, какие невероятные вещи писали газетенки в те годы, соревновались во вранье и шарлатанстве. Ну не стеснялись, прямо как перед потопом. Особенно отличался «Приднепровский край». Его даже прозвали «Екатеринославской сплетницей», мне об этом старик библиотекарь сказал. Подшивки перепутаны, многих номеров вообще нет.

Огорченный неудачами, я уже подумывал бросить пока поиски в запасниках и возвращаться в Киев. Летом можно будет сюда снова приехать и докончить осмотр безымянных коллекций, если удастся выкроить время. Как вдруг на четвертый день тщетных поисков ко мне подошел один из старейших работников музея Аркадий Андреевич Славутин и сказал:

— Вы извините, но я все думаю: не Скилура ли Авдеевича Смирнова вы, часом, ищете?

— А кто этот Смирнов?

— Был такой начинающий археолог, полудилетант, но, судя по рассказам знавших его, — форменный фанатик. Кажется, он где-то копал в наших краях как раз в те годы.

— Скилур Смирнов? — задумался я. — Никогда не слышал о таком, хотя имя редкостное.

— И неудивительно. Мы сами-то о нем знаем только со слов одного его старого знакомого. Есть у нас тут такой энтузиаст краеведения, историк. На пенсии. Он о Смирнове и рассказывал. А в историю археологии этот Смирнов не успел попасть. Копал он очень недолго, вскоре не то умер от тифа, не то его подстрелили бандиты. Нет, пожалуй, это не то, конечно, что вы ищите, — покачал головой Славутин.